неспроста.
– Ладно, давай не будем икру метать! Как дела?
– Обстановку держим под контролем…
– Если б не держал, то на кой черт ты мне там сдался! – раздраженно перебил его Берия. – Давай говори прямо, что там у вас.
– Есть! – по-военному коротко ответил Гоглидзе, пододвинул к себе справку по делу Мацумото и начал докладывать: – Вскрыли и ведем разработку японской шпионской сети.
– Сколько японцев взяли?
– Пока двоих, – сказал Гоглидзе, ожидая разноса. – Один из них офицер.
– Что ж, неплохо, – неожиданно похвалил Берия и поинтересовался: – Как с показаниями, дают?
– Упираются, но, уверен, расколем. И фактов, и свидетелей хватает.
– Только смотри, чтобы брюхо себе не вспороли.
– Мы с них глаз не спускаем! – заверил Гоглидзе и продолжил: – Кроме того, удалось нащупать интересные связи, ведут они прямо в штаб фронта. В ближайшие дни раскрутим.
– Вот как? Если что выудишь, напишешь докладную на мое имя! – потребовал Берия и замолчал.
Гоглидзе напрягся, он знал цену такому молчанию. Значит, следующий вопрос будет непростым.
– Сергей, как ты думаешь, в ближайшее время японцы начнут войну? – донеслось до него через телефонный треск.
Гоглидзе кинуло в жар. От короткого «да» или «нет» зависела не только его карьера, но и жизнь. Чтобы оттянуть время, он принялся монотонно бубнить:
– По показаниям закордонных источников и разоблаченных шпионов, отмечаются отдельные перемещения японских войск у наших границ. На ряде участков наблюдается скопление…
– Сергей, кончай мямлить! Скажи прямо, японцы ударят нам в спину?! – Чувствовалось, что Берия теряет терпение.
– В ближайшее время… – У Гоглидзе перехватило дыхание, набравшись духа, он выдавил: – Нет…
– Нет, говоришь? Уверен?
– Товарищ нарком! Лаврентий Павлович! Я… Я понимаю цену и…
– Спасибо, Сергей, что не вилял и ответил честно! – Голос Берии потеплел. – Вот что, слушай меня очень внимательно. К середине декабря… Нет, к концу ноября необходимо добыть подробные данные о численности и боевых возможностях Квантунской армии. Надо также выяснить оперативные планы ее командования. Особый интерес вызывает информация по авиации и военно-морскому флоту…
Гоглидзе ловил каждое слово. То, что требовал нарком, было на грани фантастики. Как начальник управления, он хорошо знал возможности своих подчиненных. С тем, что они имели – агентурная сеть, связи, технические средства, – выше головы не прыгнуть. Поэтому он молчал.
– Сергей, ты что, язык проглотил?
– Товарищ нарком, с таким заданием лучше сразу в петлю! – невольно вырвалось у него.
– Не спеши, и без тебя найдется, кому ее на твою шею нацепить, – без тени улыбки в голосе отрезал Берия.
– Извините, ерунду сморозил! – выдавил Гоглидзе и взмолился: – Лаврентий Павлович, с тем, что есть в управлении, это выполнить практически невозможно.
– А теоретически? – строго спросил Берия и неожиданно сменил гнев на милость: – Ладно, сам знаю ваше положение. Но ведь можно подключить ближайшие управления?
– Ничего это не даст. Здесь нужна особая закордонная штабная агентура, а ее ни у меня, ни у них нет!
– Правильно мыслишь, Сергей! – похвалил нарком. – Я рад, что наши мнения совпадают, и уже подписал распоряжение о передаче тебе на временную связь нашей харбинской резидентуры. У нее есть оперативные позиции в японских штабах, а руководит ею Дервиш. Ты его должен помнить по работе в Турции и Иране. Так что, уверен, и общий язык найдете, и с задачей справитесь!
– Постараюсь! – приободрился Гоглидзе.
– Ну вот и хорошо, не забывай о сроках, – предупредил Берия. – Жду доклада не позднее тридцатого ноября. Ни людей, ни средств не жалей! Не то сейчас время – война, после победы сочтемся.
– Понимаю, Лаврентий Павлович! Сделаем все, что в наших силах.
– Этого мало. Помни, вопрос лично на контроле у товарища Сталина.
Гоглидзе и так догадался, от кого исходила задача. Тщеславная мысль, что такое важное задание поручили именно ему, приятно щекотала самолюбие, но следующий вопрос заставил его спуститься с небес на землю.
– Как продвигается работа по Люшкову? Я что-то давно не слышал доклада… – спросил Берия.
Перебежчик Генрих Люшков сидел у Гоглидзе как кость в горле, не мог он его достать, и все, поэтому пришлось отделываться общими фразами:
– Ведем активный поиск, Лаврентий Павлович. Нащупываем подходы…
– Нащупывают они! Баб надо щупать! А мне Люшков живой или мертвый нужен! – Берия сорвался на крик: – Я зачем тебя на Дальнем Востоке держу? Чтоб ты мне одно и то же талдычил? Когда ты только эту гниду придавишь? Это тебе не опер – бывший начальник управления японцам задницы лижет! А ты – нащупываем! Позор на все НКВД, до сих пор никак отмыться не можем.
– Так это ж было при Ежове, – оправдывался Гоглидзе.
– Какой, на хрен, Ежов?! Кого вспомнил! – продолжал бушевать Берия. – Педераста этого? Артист нашелся – когда ставили к стенке, запел Интернационал, думал, Хозяин услышит и помилует. А ты мне – Ежов! Работать, Сергей, надо! Работать!
– Стараюсь, Лаврентий Павлович! Вы же знаете, целый год пришлось выкорчевывать в управлении предателей. Неделю назад шестерых расстреляли. Надеюсь, последних… – мямлил Гоглидзе.
– Ты своих шестерок-то не ровняй! Хозяин меня мордой каждый раз тычет: Люшков, Люшков! – Голос Берии зазвенел от негодования. – Мразь! Поливает нас как хочет. На самого товарища Сталина руку поднял, а ты мне – щупаем!
– Лаврентий Павлович, Лаврентий Павлович… В последний раз только случай спас эту сволочь, чуть-чуть не хватило.
– С твоим «чуть-чуть» Люшков дважды к Вождю подбирался. Ты третьего раза ждешь?
– Нет, товарищ нарком, третьего раза не будет! Я его из-под земли достану! – поклялся Гоглидзе.
– Короче, Сергей, делай что хочешь, но чтобы я этой фамилии больше не слышал! – Берия сбавил тон и уже мирно продолжил: – С Дервишем будешь работать ровно и плотно. Теперь у вас общие задачи. И торопись, мое терпение не безгранично!
– Я… я… – заговорил Гоглидзе, но из трубки уже доносилось монотонное жужжание.
Грудь начальника управления сжало, будто стальным обручем. Кое-как он дотащился до окна, дрожащими пальцами сдвинул щеколду и широко распахнул створку.
Неяркое осеннее солнце, поигрывая солнечными зайчиками на стеклах, ворвалось в комнату. Сразу полегчало. Отступила боль, стало легче дышать, но настроение не улучшилось. Гоглидзе понимал, что висит на волоске, и заранее готовился к худшему. Это было несвойственно ему, человеку еще не старому, но многое повидавшему в жизни. Оптимизм, присутствие духа таяли с каждым днем. Хотя он и знал, что надо держать себя в руках. Чекист не может быть слабым.
Резкий, требовательный звонок телефона заставил его вздрогнуть. Гоглидзе с грустью посмотрел на Амур, уже потемневший, как всегда бывает осенью, захлопнул окно и вернулся к столу.
– Слушаю, – сказал он, сняв трубку.
Дежурный по управлению докладывал о происшествии в приграничном районе. Очередная шпионская группа пыталась
